Макарова по ошибке
Антонина Парфёнова (по другой версии Панфилова) родилась в одной из смоленских деревень в 1920 году. Считается, что фамилия Макарова досталась ей по ошибке. Якобы когда она пришла в школу, то от страха и волнения не могла назвать свою фамилию в ответ на вопрос учительницы. Сидевшие рядом одноклассники сказали учительнице, что она Макарова - на самом деле так звали её отца. Однако ошибка закрепилась и следом перекочевала во все остальные документы - комсомольский билет, паспорт и т.д.
История достаточно странная, но всё же не фантастическая - хотя бездействие родителей Антонины, не поправивших ошибку школьной учительницы, и вызывает недоумение. Достаточно необычно, когда вся большая семья (у неё было шесть братьев и сестёр) носит одну фамилию, а один ребёнок - совершенно другую. В конце концов, это создаёт массу неудобств. Опять же, в метрике записана одна фамилия, а во всех остальных документах другая.
Но теоретически этому можно найти объяснение. В те времена учёт населения был весьма слабым, крестьянам паспорта не выдавались, а приехав в город и получив паспорт, человек мог назваться любой фамилией, и её записывали с его слов.
Не совсем ясна и юношеская биография Антонины. По одной версии, она приехала в Москву вместе с родителями. Но в этом случае им должны были выдавать паспорта вместе и, конечно, паспортисты обратили бы внимание на несовпадение фамилий.
По другой версии, Антонина уехала одна и жила у родной тётки. В этом случае объяснить смену фамилии легче. Кроме того, она могла выйти замуж и быстро развестись. Словом, история превращения Антонины Парфёновой\Панфиловой в Макарову до сих пор остаётся загадкой.
Фронт
Вскоре началась война. Антонина в это время училась на врача. В некоторых источниках сообщается, что первоначально она служила вольнонаёмной буфетчицей в одной из воинских частей, а затем была переведена в санитары.
Точно известно, что она была призвана в 422-й полк 170-й стрелковой дивизии Ленинским райвоенкоматом Москвы 13 августа 1941 года в звании сержанта. В советской армии было две 170-х дивизии: первого и второго формирования. Дивизия первого погибла под Великими Луками. Дивизия второго формирования была создана в 1942 году и закончила боевой путь в Восточной Пруссии. Макарова служила в первой.
До войны дивизия дислоцировалась в Башкирии, и служили там в основном местные призывники. Макарова попала в неё в качестве пополнения. Дивизия в первые дни войны приняла на себя мощный удар немцев в районе Себежа. Она попала в окружение и с большими потерями сумела прорваться. В конце июля - начале августа она была пополнена и направлена защищать Великие Луки.
Фронтовой путь будущего палача был недолгим. 26 августа город был взят, и едва успевшая приехать Макарова оказалась в окружении. Лишь несколько сотен её сослуживцев смогли прорваться и выйти к своим. Остальные либо погибли, либо попали в плен. Позднее 170-я стрелковая дивизия была расформирована в связи с тем, что прекратила своё существование как боевая единица.
Немцы были не в состоянии установить серьёзный контроль за огромной массой пленных (только под Вязьмой в плен попало свыше 600 тысяч человек), живших фактически в чистом поле. Улучив момент, Макарова сбежала вместе с сослуживцем Федчуком. До зимы они скитались по лесам, иногда находя приют в деревнях. Федчук пробирался домой, в Брянскую область, где жила его семья. А Макарова шла с ним, поскольку идти ей было некуда, да и в одиночку выжить в осеннем лесу 21-летней девушке трудно.
В январе 1942 года они наконец добрались до села Красный Колодец, где Федчук объявил ей, что они расстаются и он возвращается к семье. Дальше Макарова скиталась уже в одиночку по окрестным деревням.
Локоть
Так Макарова добралась до посёлка Локоть. Там она нашла приют у одной местной жительницы, но ненадолго. Женщина заметила, что она заглядывается на её деверя, да и тому она, кажется, по нраву. Ставить на баланс семьи "лишний рот" в смутное военное время она не захотела, так что прогнала Макарову, посоветовав ей пойти либо к партизанам, либо на службу к местной коллаборационистской администрации. По другой версии, подозрительная девушка была задержана в деревне местными полицейскими.
Стоит отметить, что Локоть был не совсем типичным оккупированным поселением. В отличие от остальных, где власть полностью принадлежала немцам, в Локоте существовало самоуправление. Впрочем, не выходившее за определённые рамки. Первоначально локотская система существовала только в посёлке, но в 1942 году была распространена на целый район. Так появился Локотской округ. Полной независимостью местные коллаборационисты не пользовались, но имели самоуправление в значительно более широких рамках, чем на остальных оккупированных землях.
В Локоте, как и везде, существовала своя полиция. Её особенностью было то, что поначалу грань между полицейскими и партизанами была достаточно иллюзорна. В рядах местной полиции не редкостью были перебежчики из числа партизан, уставших от тягот жизни в лесу. В полиции служил даже бывший начальник отдела одного из местных райисполкомов. На послевоенных процессах над местными коллаборационистами в качестве подсудимых часто выступали бывшие члены партии и комсомольцы. Не редкостью было и обратное. Полицейские, отъевшись на "полицайском пайке", убегали в леса к партизанам.
Поначалу Макарова просто служила в полиции. Момент её превращения в палача неизвестен. Вероятнее всего, ей предложили такую специфическую работу потому, что она была неместной. Полицейские ещё могли оправдать себя тем, что пошли на службу по принуждению и что они просто охраняли порядок (хотя это далеко не всегда было так), а вот палач - это уже совсем другой разговор. Расстреливать своих односельчан мало кто хотел. Так что Макаровой, как москвичке, предложили должность палача, и она согласилась.
Число жертв
Этот период наиболее мифологизирован современными публицистами. Макаровой приписывают какие-то совершенно "стахановские" темпы расстрелов. В связи с этим в качестве "официальной" утвердилась цифра в полторы тысячи расстрелянных ею за год службы палачом. На самом деле расстреляла она, по всей видимости, всё же меньше.
На судебном процессе Тонька-пулемётчица обвинялась в казни 167 человек (в некоторых источниках - 168). Это те лица, которых удалось установить свидетельскими показаниями и по сохранившимся документам. Весьма вероятно, что в списки не попало ещё несколько десятков человек. В Локотском округе существовала своя судебная система и к смертной казни приговаривались только решением военно-полевых судов.
После войны состоялся процесс над Степаном Мосиным (заместителем обер-бургомистра Каминского). Он утверждал, что за всё время существования Локотского округа военно-полевые суды приговорили к смертной казни около 200 человек. При этом часть казнённых была повешена (в чём Макарова не принимала участия).
У Мосина есть все основания преуменьшать численность казнённых. Но даже по архивным данным большая часть жертв в районе приходится на карательные антипартизанские акции в деревнях, где людей казнили на месте. А в окружной тюрьме, где работала палачом Макарова, казнили приговорённых местным судом.
Цифра 1500 расстрелянных Макаровой, по всей видимости, была взята из "Акта комиссии по установлению фактов зверств немецких оккупантов по Брасовскому району от 22 октября 1945 года". В нём говорится: "Осенью 1943 года в последние дни своего пребывания в районе немцы расстреляли на полях конесовхоза - 1500 человек".
Как раз на этом поле расстреливала своих жертв Макарова. А сама Локотская тюрьма располагалась в переоборудованном здании конесовхоза. Однако в документе говорится, что расстрелы проводились в последние дни перед отступлением немцев, в сентябре 1943 года. К этому моменту Макаровой там уже не было. По одной версии, она попала в госпиталь ещё до ухода локотских коллаборационистов в Белоруссию, по другой, ушла вместе с ними. Но они покинули Локоть ещё в августе, за полторы недели до ухода немцев.
Тем не менее и доказанных судом расстрелов с лихвой хватает, чтобы считать её одной из наиболее кровавых женщин-убийц. Масштаб злодеяний Макаровой, по-видимому, преувеличен публицистами, но всё равно ужасает. Можно абсолютно уверенно говорить как минимум о двух сотнях расстрелянных ею собственноручно.
Исчезновение
В августе 1943 года в связи с наступлением Советской армии положение Локотского округа стало критическим. Несколько тысяч человек из числа коллаборационистов и их семей ушли в Белоруссию. Тогда же исчезла и Макарова.
Существуют версии, по-разному описывающие её исчезновение. По одной из них, она попала в госпиталь с венерическим заболеванием. А затем уговорила некоего сердобольного немецкого ефрейтора спрятать её в обозе. Но не исключено, что она просто ушла вместе с остальными коллаборационистами, а потом убежала к немцам.
Им она не пригодилась, так что её отправили на военный завод в Кёнигсберг, где она и работала до конца войны. В 1945 году город был взят советскими войсками. Макарова в числе остальных пленных и угнанных на работы прошла проверку в проверочно-фильтрационных лагерях НКВД.
Во многих публикациях встречаются утверждения, что она якобы не то подделала, не то похитила чьи-то документы медсестры и таким образом вернулась на службу в армии. Это домыслы современных авторов. В действительности она под своим именем благополучно прошла все проверки. Сохранился архивный документ из базы Минобороны, в котором она фигурирует. Он гласит: "Антонина Макаровна Макарова, 1920 года рождения, беспартийная, призвана в звании сержанта Ленинским райвоенкоматом Москвы 13 августа 1941 года в 422-й полк. Попала в плен 8 октября 1941 года. Направлена для дальнейшего прохождения службы в маршевую роту 212-го запасного стрелкового полка 27 апреля 1945 года".
В это же время Макарова познакомилась с красноармейцем Гинзбургом. Тот как раз отличился в одном из апрельских боёв, уничтожив из миномёта 15 солдат противника (за что был награждён медалью "За отвагу"), и лечился от лёгкой контузии. Вскоре они поженились.
Макаровой не потребовалось сочинять сложные легенды. Достаточно было только умолчать о своей службе палачом. В остальном её биография не вызывала вопросов. Молоденькая санитарка попала в плен в первые дни на фронте, была отправлена немцами на завод, там и проработала всю войну. Поэтому она и не вызвала никаких подозрений у проверявших.
Поиски
В своё время был популярен анекдот про неуловимого Джо, которого никто не искал. В полной мере это применимо к Макаровой, которая не таясь жила в СССР более 30 лет. Причём всего в нескольких часах езды от места своей "славы" - после войны они с мужем осели в Лепеле.
Поначалу советские органы вообще ничего не знали о Макаровой. Позднее они получили показания от бывшего коменданта Локотской окружной тюрьмы, который сообщил, что расстрелами в ней занималась некая Тоня Макарова, бывшая медсестра из Москвы.
Однако поиски вскоре были прекращены. По одной версии, брянские чекисты (именно они расследовали её дело) ошибочно сочли её погибшей и закрыли дело. По другой, они запутались из-за неразберихи с её фамилией. Но, судя по всему, если её и искали, то крайне небрежно.
Уже в 1945 году она "засветилась" в армейских документах под своим именем. Да и много ли в СССР Антонин Макаровых? Вероятно, несколько сотен. А если вычесть тех, кто не жил в Москве и не служил санитаркой? Существенно меньше. Следователи по её делу, вероятно, не учли, что она могла выйти замуж и поменять фамилию, или просто поленились проверить её по этой линии. В итоге Антонина Макарова-Гинзбург более 30 лет спокойно прожила, работая швеёй и ни от кого не скрываясь. Она считалась образцовой советской гражданкой, её портрет даже висел на местной доске почёта.
Как и в случае с другим знаменитым карателем Васюрой, выйти на неё помог случай. Её брат - полковник Советской армии, собрался за границу. В те времена всех выезжающих строго проверяли на предмет благонадёжности, заставляя заполнять анкеты на всех родственников. А высокопоставленных военных проверяли ещё строже. При проверке выяснилось, что сам он Парфёнов, а родная сестра в девичестве Макарова. Как такое может быть? Этой историей заинтересовались, попутно выяснилось, что эта Макарова в годы войны была в плену, а её полная тёзка фигурировала в списках разыскиваемых преступников.
Антонина была опознана несколькими свидетельницами, жившими в посёлке в то время, когда она работала палачом. В 1978 году она была арестована. Тогда же состоялся суд. Она не отпиралась и признала свою вину, объяснив свои действия тем, что "война заставила". Её признали вменяемой и приговорили к смертной казни за убийство 167 человек. Все апелляции и прошения о помиловании были отклонены. 11 августа 1979 года приговор был приведён в исполнение.
Она стала единственной женщиной-карателем, осуждённой советским судом. Кроме того, она стала первой казнённой женщиной за всё послесталинское время.
Исследователи до сих пор ломают голову над тем, что заставило молодую девушку выбрать столь страшное ремесло. В конце концов, это не был вопрос её выживания. Судя по имеющимся данным, первоначально она служила в полиции на вспомогательных должностях. Нет никаких доказательств, что её насильно принудили стать палачом, угрожая смертью. Вероятнее всего, это был добровольный выбор.
Одни считают, что взяться за ремесло, от которого шарахались даже пошедшие на службу к немцам мужчины, Макарову заставило помрачение рассудка после ужасов окружения, плена и скитаний по лесам. Другие, что дело в банальной жадности, ведь должность палача оплачивалась выше. Так или иначе, подлинные мотивы Тоньки-пулемётчицы так и остались загадкой.
Совсем недавно мы читали с вами и обсуждали , кого заинтересовала эта тема и кому еще не надоела тема Великой Отечественной Войны могу предложить вот такое продолжение обсуждения…
Ее арестовали летом 1978-го года в белорусском городке Лепель. Совершенно обычная женщина в плаще песочного цвета с авоськой в руках шла по улице, когда рядом остановилась машина, из нее выскочили неприметные мужчины в штатском и со словами: «Вам необходимо срочно проехать с нами!» обступили ее, не давая возможности убежать.
«Вы догадываетесь, зачем вас сюда привезли?» — спросил следователь брянского КГБ, когда ее привели на первый допрос. «Ошибка какая-то», — усмехнулась женщина в ответ.
«Вы не Антонина Макаровна Гинзбург. Вы — Антонина Макарова, больше известная как Тонька-москвичка или Тонька-пулеметчица. Вы — карательница, работали на немцев, производили массовые расстрелы. О ваших зверствах в деревне Локоть, что под Брянском, до сих пор ходят легенды. Мы искали вас больше тридцати лет — теперь пришла пора отвечать за то, что совершили. Сроков давности ваши преступления не имеют».
«Значит, не зря последний год на сердце стало тревожно, будто чувствовала, что появитесь, — сказала женщина. — Как давно это было. Будто и не со мной вовсе. Практически вся жизнь уже прошла. Ну, записывайте…»
Юная Тоня ведь не была извергом от рождения. Наоборот, с детства мечтала быть храброй и отважной, как верная соратница Чапаева - Анка–пулеметчица. Правда, когда пришла в первый класс и учительница спросила ее фамилию, вдруг оробела. И пришлось смышленым сверстникам прокричать вместо нее: «Да Макарова она». В смысле, что дочка Макара по фамилии Панфилов. Учительница так и записала новенькую в журнал, узаконив неточность и в дальнейших документах. Эта путаница–то и позволила впоследствии страшной Тоньке–пулеметчице столь долго уходить от розыска. Ведь искали ее, известную со слов выживших жертв, как москвичку, медсестру, по родственным связям всех Макаровых Советского Союза, а не Панфиловых.
Закончив школу, Антонина подалась в Москву, где и застало ее 22 июня 1941 года. Девушка, как и тысячи сверстниц, попросилась на фронт добровольцем–санинструктором, чтобы выносить с поля боя раненых. Кто ж знал, что ждут ее не романтично–киношные перестрелки с трусливо убегающим при первом залпе неприятелем, а кровопролитные изматывающие бои с превосходящими силами немцев. Газеты и репродукторы ведь уверяли в другом, совсем в другом… А тут - кровь и грязь страшного вяземского «котла», в котором буквально за считанные дни войны сложили головы более миллиона красноармейцев и еще полмиллиона попали в плен. Она оказалась в числе того полуживого, умирающего от холода и голода, брошенного на растерзание вермахту полумиллиона. Как она выбралась из окружения, что испытала при этом - известно было лишь ей и Богу.
Впрочем, выбор у нее все же был. Правдами и неправдами вымаливая ночлег в деревнях, в которых уже стояли верные новому режиму полицаи, а в других, наоборот, тайно группировались готовящие дать бой немцам партизаны, в основном окруженцы из Красной Армии, она добралась до Брасовского района тогдашней Орловской области. Тоня выбрала не густой лес, где подобные ей спасшиеся бойцы создавали партизанские отряды, а ставший оплотом национал-социалистской идеологии и «нового порядка» поселок Локоть.
Сегодня в литературе можно найти обнародованные историками факты об этой коллаборационистской структуре изменников, сформированной в поселке в ноябре 1941 года, - после того как Локоть вместе с соседними населенными пунктами (нынче Локоть входит в Брянскую область) был оккупирован вермахтом. Инициаторами подобного «самоуправления» со статусом, который Гиммлер определил как «экспериментальный», стали бывшие советские граждане: 46–летний Константин Воскобойник и 42–летний Бронислав Каминский (на тему «Локотского самоуправления» постараюсь сделать отдельный пост)
…Вот в эту–то «Локотскую республику», где хватало патронов и хлеба, пушек и масла, и прибрела в конце 1941 года сделавшая свой окончательный выбор Тонька Макарова. Её принял лично Каминский. Разговор был коротким, почти как в «Тарасе Бульбе». «Веришь? Перекрестись. Хорошо. Как относишься к коммунистам?» «Ненавижу», - твердо ответила верующая комсомолка. «Стрелять можешь?» «Могу». «Рука не дрогнет?» «Нет». «Иди во взвод». Через день она присягнула «фюреру» и получила оружие - пулемет. Всё!
Говорят, перед первым расстрелом Антонине Макаровой дали стакан водки. Для храбрости. После чего это стало ритуалом. Правда, с некоторым изменением - во все последующие разы выпивала она свою пайку уже после расстрела. Видимо, боялась на нетрезвую голову растерять в прицеле свои жертвы.
А таких при каждом расстреле было не меньше 27 человек - ровно столько вмещалось в служившее тюремной камерой стойло конюшни.
«Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек - столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой–то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто–то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…» Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года.
Наверное, это прозвучит цинично и даже кощунственно, но детская мечта Тоньки исполнилась: она, почти как чапаевская Анка, стала пулеметчицей. И даже пулемет ей выдали - советский «максим». Нередко, для большего удобства, она основательно целилась в людей лежа.
«Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь поближе, а кое–кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что–то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…» Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года.
Символичное совпадение: назначенная ей за службу плата равнялась 30 маркам. Во всех смыслах Иудина награда, что поразило даже видавшего виды следователя КГБ Леонида Савоськина, который вел допросы арестованной «исполнительницы приговоров». Так Макарова официально именовалась в документах РОНА. «Не всем русским полицаям хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Макаровой дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет». Это из следственного дела.
Там ее однажды и застала бывшая квартирная хозяйка из деревни Красный Колодец, у которой довелось ночевать выбирающей свою дорогу в жизни Антонине, - та как–то пришла в сытый Локоть за солью, едва не угодив здесь в тюрьму «республики». Испуганная женщина попросила заступничества у своей недавней постоялицы, которая и привела ее в свою каморку. В тесной комнатенке стоял до блеска начищенный пулемет. На полу - корыто для стирки. А рядом на стуле аккуратной горкой была сложена выстиранная одежда - с многочисленными дырками от пуль. Заметив замерший на них взгляд гостьи, Тоня пояснила: «Если мне вещи у убитых нравятся, так снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать: один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю - пришлось ее в могиле оставить. Жалко».
Услышав такие речи, гостья, забыв о соли, попятилась к дверям, на ходу поминая Бога и призывая Тоньку окститься. Это вывело Макарову из себя. «Ну раз ты такая смелая, что же ты помощи–то у меня просила, когда тебя в тюрьму вели? - закричала она. - Вот и погибала бы по–геройски! Значит, когда шкуру надо спасти, то и Тонькина дружба годится?»
День за днем Тонька–пулеметчица продолжала регулярно выходить на расстрелы. Исполнять приговоры Каминского. Как на работу.
«Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню - перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне: «Больше не увидимся, прощай, сестра!..» Из протокола допроса Антонины Макаровой–Гинзбург в июне 1978 года.
Она старалась не запоминать тех, кого убивала. Ну а все те, кто чудом уцелел после встречи с ней, на всю жизнь запомнили Антонину Макарову. Будучи уже 80–летней седенькой старушкой, жительница Локтя Елена Мостовая рассказывала журналистам, как полицейские схватили ее за то, что она рисовала тушью партизанские листовки. И бросили в конюшню неподалеку от карательницы с ее пулеметом. «Электричества не было, свет - только тот, что из окошка, почти полностью заложенного кирпичом. И только один просвет - если встать на подоконник, то можно заглянуть и увидеть мир божий».
Страшные воспоминания навсегда врезались в память и другой местной жительницы - Лидии Бузниковой: «Стон стоял. Людей набивали в стойла так, что нельзя было не то что лечь, даже сесть…»
Когда в Локоть вошли советские войска, Антонины Макаровой и след простыл. Расстрелянные ею жертвы лежали в ямах и уже ничего не могли сказать. Уцелевшие местные жители помнили только ее тяжелый взгляд, не менее страшный, чем прицел «максима», и скудные сведения о пришлой: примерно 21 год от роду, предположительно москвичка, темноволосая, с угрюмой складкой на лбу. Такие же данные приводили и проходящие по другим делам арестованные пособники немцев. Более детальных сведений о загадочной Тоньке не было.
«Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, - ветеран КГБ Петр Головачев уже не боится раскрывать карты давнего дела перед журналистами и охотно вспоминает похожие на легенду подробности. - Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, - таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но - бесполезно. Настоящая Тонька–пулеметчица как в воду канула…»
«Вы Тоньку слишком не ругайте, — говорит Головачев. — Знаете, мне ее даже жаль. Это все война, проклятая, виновата, она ее сломала… У нее не было выбора — она могла остаться человеком и сама тогда оказалась бы в числе расстрелянных. Но предпочла жить, став палачом. А ведь ей было в 41-м году всего 20 лет».
Но просто взять и забыть о ней было нельзя. «Слишком страшные были ее преступления, — говорит Головачев. — Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально — и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы…»
А ей, как оказалось, просто везло. Хотя, что такое, по большому счету, везение?..
Нет, она не перебралась в конце 1943–го из Локтя в Лепель вместе с двинувшейся вслед за немцами «русской бригадой СС» во главе с Каминским. Еще ранее она умудрилась подхватить венерическую болезнь. Ведь не одним стаканом водки глушила она послерасстрельные будни. Сорокаградусного допинга оказывалось недостаточно. А потому в шелковых нарядах со следами от пуль она шла «после работы» на танцы, где плясала до упаду с меняющимися, как стекла в калейдоскопе, кавалерами - полицаями и офицерами-мародерами из РОНА.
Странно, а может, и закономерно, но немцы решили поберечь свою соратницу и отправили подхватившую срамной недуг Тоньку на излечение в тыловой госпиталь. Так она оказалась в 1945 году под Кенигсбергом.
…Уже доставленная под конвоем в Брянск после ареста в Лепеле Антонина Макарова–Гинзбург рассказала ведущим дела следователям, как ей удалось при приближении советских войск бежать из немецкого госпиталя и выправить чужие документы, по которым она и решила начать новую жизнь. Это - отдельная история из жизни хитрой и изворотливой бестии.
В абсолютно новом обличье она и предстала в апреле 1945 года в советском госпитале в Кенигсберге перед раненым сержантом Виктором Гинзбургом. Ангельским видением, юной медсестричкой в белоснежном халате явилась в палату - и радующийся выздоровлению фронтовик влюбился в нее с первого взгляда. Через несколько дней они расписались, Тоня взяла фамилию мужа. Вначале молодожены жили в Калининградской области, а затем переехали в Лепель, поближе к родине мужа, ведь Виктор Семенович был родом из Полоцка, где от рук карателей погибла его семья.
В тихом Лепеле, где почти все знают друг друга и здороваются при встречах, чета Гинзбургов и проживала благополучно до конца семидесятых. Настоящая образцово–показательная советская семья: оба ветераны Великой Отечественной, прекрасные труженики, растят двух дочерей. Льготы, стол заказов, орденские планки на груди в праздничные дни… Портрет Антонины Макаровны, как вспоминают старожилы Лепеля, украшал местную доску Почета. Да что там говорить - фотографии четы ветеранов даже были в здешнем музее. Это потом, когда все разъяснилось, один из снимков - женский - пришлось спешно изымать из музейных фондов и отправлять на списание с непривычными для музейщиков формулировками.
Изобличению карательницы во многом поспособствовала случайность
Московскому жителю по фамилии Панфилов в 1976 году пришлось срочно собираться в заграничный вояж. Будучи человеком дисциплинированным, он по всем тогдашним правилам заполнил полагавшуюся пространную анкету, не пропустив в перечислении ни одного из родственников. Вот тут–то и выплыла загадочная деталь: все братья–сестры его - Панфиловы, а одна почему–то Макарова. Каким, простите за каламбур, макаром так получилось? Гражданина Панфилова вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений, при которых присутствовали и заинтересованные люди в штатском. Панфилов поведал о живущей в Белоруссии сестре Антонине.
Как обстояло дело дальше,расскажет документ предоставленный Натальей Макаровой, референтом пресс–группы УКГБ по Витебской области. Итак, «Справка о мероприятиях по розыску «Садистки».
«В декабре 1976 года Гинзбург В.С. выезжал в г. Москву к брату жены полковнику Советской Армии Панфилову. Настораживало, что брат носил не одинаковую фамилию с женой Гинзбурга. Собранные данные послужили основанием к заведению в феврале 1977 года на Гинзбург (Макарову) А.М. дела проверки «Садистка». При проверке Панфилова было выяснено, что Гинзбург А.М., как указал ее брат в своей автобиографии, в период войны находилась в плену у немцев. Проверка показала также, что она имеет большое сходство с ранее разыскивавшейся УКГБ по Брянской области Макаровой Антониной Макаровной, 1920 - 1922 г.р., уроженкой Московской области, бывшей медсестрой Советской Армии, объявлявшейся во всесоюзный розыск. Розыск ее был прекращен УКГБ по Брянской области в связи с малым объемом необходимых для активных розыскных мероприятий данных и смертью (якобы расстреляна немцами в числе других женщин, больных венерической болезнью). Группа больных женщин действительно была расстреляна, но Гинзбург (А.Макарову. - Авт.) немцы увезли с собой в Калининградскую область, где она и осталась после бегства оккупантов».
Как видим из справки, время от времени руки опускались даже у самых неутомимых оперативников, ведущих поиск неуловимой Тоньки. Правда, он тут же возобновлялся, стоило лишь открыться новым фактам в затянувшейся на 33 года истории, что и позволяет говорить о непрерывности поиска.
А странные факты по делу Макаровой в 1976 году уже начали сыпаться как из рога изобилия. Контекстуально, по совокупности, так сказать, странные.
С учетом всех возникших в деле коллизий следователи решили провести с ней «зашифрованную беседу» в райвоенкомате. Вместе с Макаровой сюда же были приглашены и еще несколько женщин, участниц Великой Отечественной войны. Разговор был об участии в боевых действиях якобы для будущих наградных дел. Фронтовички охотно вспоминали. Макарова–Гинзбург при этой беседе явно растерялась: не могла вспомнить ни командира батальона, ни сослуживцев, хотя в ее военном билете указано, что в 422–м санитарном батальоне она провоевала с 1941 по 1944 год включительно.
Далее в справке записано:
«Проверка по учетам военно–медицинского музея в г. Ленинграде показала, что Гинзбург (Макарова) А.М. в 422–м санитарном батальоне не служила. Однако неполную пенсию, куда входила и служба в рядах Советской Армии в период войны, она получала, продолжая работать старшим контролером ОТК швейного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения».
Подобная «забывчивость» уже больше похожа не на странность, а, скорее, на реальную улику.
Но любая догадка требует подтверждения. Теперь следователям предстояло или получить такие подтверждения, или, наоборот, опровергнуть собственную версию. Для этого следовало показать свой объект интереса живым свидетелям преступлений Тоньки–пулеметчицы. Устроить, что называется, очную ставку - правда, в достаточно деликатном виде.
В Лепель стали тайком привозить тех, кто мог опознать женщину–палача из Локтя. Понятно, делать это приходилось очень осторожно - чтобы не поставить под удар в случае отрицательного результата репутацию уважаемой в городе «фронтовички и отличной труженицы». То есть знать о том, что идет процесс опознания, могла лишь одна сторона - опознающая. Подозреваемая же ни о чем не должна была догадываться.
Дальнейшая работа по делу, если говорить сухим языком все той же «Справки о мероприятиях по розыску «Садистки», проводилась в контакте с УКГБ по Брянской области. 24 августа 1977 года было проведено повторное опознание Гинзбург (Макаровой) прибывшими в Лепель из Брянской области Пелагеей Комаровой и Ольгой Паниной. У первой Тонька снимала осенью 1941 года в деревне Красный Колодец угол (помните, рассказ о походе в Локоть за солью?), а вторая в начале 1943 года была брошена немцами в Локотскую тюрьму. Обе женщины безоговорочно признали в Антонине Гинзбург Тоньку–пулеметчицу.
«Мы ужасно боялись поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены, — вспоминает Головачев. — Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же — это она, Тонька-пулеметчица, мы узнали ее по приметной складке на лбу, — сомнения отпали».
2 июня 1978 года Гинзбург (Макарову) в очередной раз опознала приехавшая из Ленинградской области женщина, бывшая сожительница начальника Локотской тюрьмы. После чего уважаемая гражданка Лепеля Антонина Макаровна и была остановлена на улице вежливыми людьми в штатском, у которых она, будто поняв, что затянувшаяся игра закончена, лишь тихим голосом попросила папиросу. Надо ли уточнять, что это был арест военной преступницы? На последующем кратком допросе она созналась в том, что и есть Тонька–пулеметчица. В тот же самый день сотрудники УКГБ по Брянской области увезли Макарову–Гинзбург в Брянск.
Во время следственного эксперимента её отвезли в Локоть.Брянские следователи хорошо помнят, как узнававшие ее жители шарахались в сторону и плевали вслед. А она шла и обо всем вспоминала. Спокойно, как вспоминают о будничных делах.
Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН. «Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет», — говорили следователи.
Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал.
«Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, — рассказывает следователь Леонид Савоськин. — Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным. Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? У нее как будто в голове блок какой-то с войны стоял, чтобы самой с ума, наверное, не сойти. Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела. Мне она показалась очень жестокой женщиной. Я не знаю, какой она была в молодости. И что заставило ее совершать эти преступления. Желание выжить? Минутное помрачение? Ужасы войны? В любом случае это ее не оправдывает. Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема».
Следователи очень боялись каких-то эксцессов со стороны обвиняемой: прежде бывали случаи, когда бывшие полицаи, здоровые мужики, вспомнив былые преступления, кончали с собой прямо в камере. Постаревшая Тоня приступами раскаяния не страдала. «Невозможно постоянно бояться, — говорила она. — Первые десять лет я ждала стука в дверь, а потом успокоилась. Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили»
«Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая…»
Её причастность к расстрелу 168 человек была официально доказана в ходе следствия.
Антонине Макаровой был вынесен смертный приговор.Решение суда стало абсолютной неожиданностью даже для людей, которые вели расследование, не говоря уж о самой подсудимой. Все прошения 55-летней Антонины Макаровой-Гинзбург о помиловании в Москве были отклонены..Приговор преведён в исполнение 11 августа 1979 года
В Локте чекисты повели ее старым и хорошо известным ей путем - к яме, где она приводила в исполнение приговоры Каминского и его банды. Брянские следователи хорошо помнят, как узнававшие ее жители шарахались в сторону и плевали вслед. А она шла и обо всем вспоминала. Спокойно, как вспоминают о будничных делах. Говорят, даже удивлялась людской ненависти - ведь, по ее мнению, война должна была все списать. И свидания, говорят, тоже с родными не попросила. Или чтобы весточку им передать.
А в Лепеле тут же пошли разговоры о взбудоражившем всех событии: оно не могло остаться незамеченным. Тем более что в Брянске, где в декабре 1978 года над Антониной Макаровой состоялся суд, нашлись у лепельчан знакомые - выслали тамошнюю газету «Брянский рабочий» с большой публикацией под заголовком «По ступеням предательства». Номер ходил по рукам среди местных жителей. А 31 мая 1979 года дала большую статью о процессе и газета «Правда» - под заголовком «Падение». В ней рассказывалось о предательстве Антонины Макаровой, 1920 года рождения, уроженки города Москвы (по другим данным, деревни Малая Волковка Сычевского района Смоленской области), работавшей до разоблачения старшим контролером ОТК пошивочного цеха Лепельского деревообрабатывающего объединения.
Говорят, она писала апелляции о помиловании в ЦК КПСС, ведь наступающий 1979 год должен был стать Годом женщины. Но судьи отклонили прошения. Приговор был приведен в исполнение.
Такого, пожалуй, не знала новейшая отечественная история. Ни общесоюзная, ни белорусская. Дело Антонины Макаровой оказалось громким. Можно сказать, даже уникальным. Впервые в послевоенные годы была по приговору суда расстреляна женщина–палач, чья причастность к расстрелу 168 человек была официально доказана в ходе следствия.
Однако, если подходить к вопросу с четко по правовому, то есть мнение, что с чисто юридической точки зрения её не имели права приговаривать к смертной казни. Причин две. Первая — со дня совершения преступления и до ареста прошло более 15-ти лет, а УК советского времени не содержал нормы о преступлениях, за которые не применяюся сроки давности. Лицо же, совершившее преступление, караемое расстрелом, могло быть привлечено к уголовной ответственности и после истечения 15 лет, но в этом случае смертная казнь заменялась лишением свободы. Вторая — в СССР в 1947 году смертную казнь отменили, правда через три года восстановили. Как известно, законы, смягчающие наказание, имеют обратную силу, отягчающие — нет. Таким образом, раз осуждённая не была привлечена к ответственности до отмены смертной казни в СССР, закон об отмене на неё распространялся в полной мере. Закон же о восстановлении мог быть применён только к лицам, совершившим преступления после его вступления в силу. http://www.sb.by/post/49635/
Давайте вспомним вот такую операцию, как ,а так же про , ну и кому интересно про Оригинал статьи находится на сайте ИнфоГлаз.рф Ссылка на статью, с которой сделана эта копия -
История Антонины Макаровой-Гинзбург — советской девушки, лично казнившей полторы тысячи своих соотечественников — другая, темная, предательская сторона Великой Отечественной войны.
Тонька-пулеметчица , как ее называли тогда, работала на оккупированной гитлеровскими войсками советской территории с 41-го по 43-й годы, приводя в исполнение массовые смертные приговоры фашистов партизанским семьям.
Передергивая затвор пулемета, она не думала о тех, кого расстреливает — детей, женщин, стариков — это было для нее просто работой.
«Какая чушь, что потом мучают угрызения совести. Что те, кого убиваешь, приходят по ночам в кошмарах. Мне до сих пор не приснился ни один», — говорила она своим следователям на допросах, когда ее все-таки вычислили и задержали — через 35 лет после ее последнего расстрела.
Уголовное дело брянской карательницы Антонины Макаровой-Гинзбург до сих пор покоится в недрах спецхрана ФСБ. Доступ к нему строго запрещен, и это понятно, потому что гордиться здесь нечем: ни в какой другой стране мира не родилась еще женщина, лично убившая полторы тысячи человек.
Тридцать три года после Победы эту женщину звали Антониной Макаровной Гинзбург. Она была фронтовичкой, ветераном труда, уважаемой и почитаемой в своем городке. Ее семья имела все положенные по статусу льготы: квартиру, знаки отличия к круглым датам и дефицитную колбасу в продуктовом пайке. Муж у нее тоже был участник войны, с орденами и медалями. Две взрослые дочери гордились своей мамой.
На нее равнялись, с нее брали пример: еще бы, такая героическая судьба: всю войну прошагать простой медсестрой от Москвы до Кенигсберга. Учителя школ приглашали Антонину Макаровну выступить на линейке, поведать подрастающему поколению, что в жизни каждого человека всегда найдется место подвигу. И что самое главное на войне — это не бояться смотреть смерти в лицо. И кто, как не Антонина Макаровна, знал об этом лучше всего…
Ее арестовали летом 1978-го года в белорусском городке Лепель. Совершенно обычная женщина в плаще песочного цвета с авоськой в руках шла по улице, когда рядом остановилась машина, из нее выскочили неприметные мужчины в штатском и со словами:
«Вам необходимо срочно проехать с нами!» обступили ее, не давая возможности убежать.
«Вы догадываетесь, зачем вас сюда привезли?» — спросил следователь брянского КГБ, когда ее привели на первый допрос. «Ошибка какая-то», — усмехнулась женщина в ответ.
«Вы не Антонина Макаровна Гинзбург. Вы — Антонина Макарова, больше известная как Тонька-москвичка или Тонька-пулеметчица. Вы — карательница, работали на немцев, производили массовые расстрелы. О ваших зверствах в деревне Локоть, что под Брянском, до сих пор ходят легенды. Мы искали вас больше тридцати лет — теперь пришла пора отвечать за то, что совершили. Сроков давности ваши преступления не имеют».
«Значит, не зря последний год на сердце стало тревожно, будто чувствовала, что появитесь, — сказала женщина. — Как давно это было. Будто и не со мной вовсе. Практически вся жизнь уже прошла. Ну, записывайте…»
Из протокола допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
«Все приговоренные к смерти были для меня одинаковые. Менялось только их количество. Обычно мне приказывали расстрелять группу из 27 человек — столько партизан вмещала в себя камера. Я расстреливала примерно в 500 метрах от тюрьмы у какой-то ямы. Арестованных ставили цепочкой лицом к яме. На место расстрела кто-то из мужчин выкатывал мой пулемет. По команде начальства я становилась на колени и стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все…»
«Cводить в крапиву» — на жаргоне Тони это означало повести на расстрел. Сама она умирала трижды. Первый раз осенью 41-го, в страшном «вяземском котле», молоденькой девчонкой-санинструкторшей. Гитлеровские войска тогда наступали на Москву в рамках операции «Тайфун». Советские полководцы бросали свои армии на смерть, и это не считалось преступлением — у войны другая мораль. Больше миллиона советских мальчишек и девчонок всего за шесть дней погибли в той вяземской мясорубке, пятьсот тысяч оказались в плену. Гибель простых солдат в тот момент ничего не решала и не приближала победу, она была просто бессмысленной. Так же как помощь медсестры мертвецам…
19-летняя медсестра Тоня Макарова, очнулась после боя в лесу. В воздухе пахло горелой плотью. Рядом лежал незнакомый солдат. «Эй, ты цела еще? Меня Николаем Федчуком зовут». «А меня Тоней», — она ничего не чувствовала, не слышала, не понимала, будто душу ее контузили, и осталась одна человеческая оболочка, а внутри — пустота. Потянулась к нему, задрожав:
«Ма-а-амочка, холодно-то как!» «Ну что, красивая, не плачь. Будем вместе выбираться», — ответил Николай и расстегнул верхнюю пуговицу ее гимнастерки.
Три месяца, до первого снега, они вместе бродили по чащобам, выбираясь из окружения, не зная ни направления движения, ни своей конечной цели, ни где свои, ни где враги. Голодали, ломая на двоих, ворованные ломти хлеба. Днем шарахались от военных обозов, а по ночам согревали друг друга. Тоня стирала обоим портянки в студеной воде, готовила нехитрый обед. Любила ли она Николая? Скорее, выгоняла, выжигала каленым железом, страх и холод у себя изнутри.
«Я почти москвичка, — гордо врала Тоня Николаю. — В нашей семье много детей. И все мы Парфеновы. Я — старшая, как у Горького, рано вышла в люди. Такой букой росла, неразговорчивой. Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает:
«Как тебя зовут, девочка?»
А я знаю, что Парфенова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат:
«Да Макарова она, у нее отец Макар».
Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась. Меня в медсестры призвали. А у меня мечта другая была — я хотела на пулемете строчить, как Анка-пулеметчица из «Чапаева». Правда, я на нее похожа? Вот когда к нашим выберемся, давай за пулемет попросимся…»
В январе 42-го, грязные и оборванные, Тоня с Николаем вышли, наконец, к деревне Красный Колодец. И тут им пришлось навсегда расстаться.
«Знаешь, моя родная деревня неподалеку. Я туда сейчас, у меня жена, дети, — сказал ей на прощание Николай. — Я не мог тебе раньше признаться, ты уж меня прости. Спасибо за компанию. Дальше сама как-нибудь выбирайся». «Не бросай меня, Коля», — взмолилась Тоня, повиснув на нем. Однако Николай стряхнул ее с себя как пепел с сигареты и ушел.
Несколько дней Тоня побиралась по хатам, христарадничала, просилась на постой. Сердобольные хозяйки сперва ее пускали, но через несколько дней неизменно отказывали от приюта, объясняя тем, что самим есть нечего.
«Больно взгляд у нее нехороший, — говорили женщины. — К мужикам нашим пристает, кто не на фронте, лазает с ними на чердак, просит ее отогреть».
Не исключено, что Тоня в тот момент действительно тронулась рассудком. Возможно, ее добило предательство Николая, или просто закончились силы — так или иначе, у нее остались лишь физические потребности: хотелось есть, пить, помыться с мылом в горячей бане и переспать с кем-нибудь, чтобы только не оставаться одной в холодной темноте. Она не хотела быть героиней, она просто хотела выжить. Любой ценой.
В той деревне, где Тоня остановилась вначале, полицаев не было. Почти все ее жители ушли в партизаны. В соседней деревне, наоборот, прописались одни каратели. Линия фронта здесь шла посередине околицы. Как-то она брела по околице, полубезумная, потерянная, не зная, где, как и с кем она проведет эту ночь. Ее остановили люди в форме и поинтересовались по-русски:
«Кто такая?»
«Антонина я, Макарова. Из Москвы», — ответила девушка.
Ее привели в администрацию села Локоть. Полицаи говорили ей комплименты, потом по очереди «любили» ее. Затем ей дали выпить целый стакан самогона, после чего сунули в руки пулемет. Как она и мечтала — разгонять непрерывной пулеметной строчкой пустоту внутри. По живым людям.
«Макарова-Гинзбург рассказывала на допросах, что первый раз ее вывели на расстрел партизан совершенно пьяной, она не понимала, что делала, — вспоминает следователь по ее делу Леонид Савоськин. — Но заплатили хорошо — 30 марок, и предложили сотрудничество на постоянной основе. Ведь никому из русских полицаев не хотелось мараться, они предпочли, чтобы казни партизан и членов их семей совершала женщина. Бездомной и одинокой Антонине дали койку в комнате на местном конезаводе, где можно было ночевать и хранить пулемет. Утром она добровольно вышла на работу».
«Я не знала тех, кого расстреливаю. Они меня не знали. Поэтому стыдно мне перед ними не было. Бывало, выстрелишь, подойдешь ближе, а кое-кто еще дергается. Тогда снова стреляла в голову, чтобы человек не мучился. Иногда у нескольких заключенных на груди был подвешен кусок фанеры с надписью «партизан». Некоторые перед смертью что-то пели. После казней я чистила пулемет в караульном помещении или во дворе. Патронов было в достатке…»
Бывшая квартирная хозяйка Тони из Красного Колодца, одна из тех, что когда-то тоже выгнала ее из своего дома, пришла в деревню Локоть за солью. Ее задержали полицаи и повели в местную тюрьму, приписав связь с партизанами.
«Не партизанка я. Спросите хоть вашу Тоньку-пулеметчицу», — испугалась женщина. Тоня посмотрела на нее внимательно и хмыкнула:
«Пойдем, я дам тебе соль».
В крошечной комнате, где жила Антонина, царил порядок. Стоял пулемет, блестевший от машинного масла. Рядом на стуле аккуратной стопочкой была сложена одежда: нарядные платьица, юбки, белые блузки с рикошетом дырок в спине. И корыто для стирки на полу.
«Если мне вещи у приговоренных нравятся, так я снимаю потом с мертвых, чего добру пропадать, — объяснила Тоня. — Один раз учительницу расстреливала, так мне ее кофточка понравилась, розовая, шелковая, но уж больно вся в крови заляпана, побоялась, что не отстираю — пришлось ее в могиле оставить. Жалко… Так сколько тебе надо соли?»
«Ничего мне от тебя не нужно, — попятилась к двери женщина. — Побойся бога, Тоня, он ведь есть, он все видит — столько крови на тебе, не отстираешься!»
«Ну раз ты смелая, что же ты помощи-то у меня просила, когда тебя в тюрьму вели? — закричала Антонина вслед. — Вот и погибала бы по-геройски! Значит, когда шкуру надо спасти, то и Тонькина дружба годится?».
По вечерам Антонина наряжалась и отправлялась в немецкий клуб на танцы. Другие девушки, подрабатывавшие у немцев проститутками, с ней не дружили. Тоня задирала нос, бахвалясь тем, что она москвичка. С соседкой по комнате, машинисткой деревенского старосты, она тоже не откровенничала, а та ее боялась за какой-то порченый взгляд и еще за рано прорезавшуюся складку на лбу, как будто Тоня слишком много думает.
На танцах Тоня напивалась допьяна, и меняла партнеров как перчатки, смеялась, чокалась, стреляла сигаретки у офицеров. И не думала о тех очередных 27-и, которых ей предстояло казнить утром. Страшно убивать только первого, второго, потом, когда счет идет на сотни, это становится просто тяжелой работой.
Перед рассветом, когда после пыток затихали стоны приговоренных к казням партизан, Тоня вылезала тихонечко из своей постели и часами бродила по бывшей конюшне, переделанной наскоро в тюрьму, всматриваясь в лица тех, кого ей предстояло убить.
Из допроса Антонины Макаровой-Гинзбург, июнь 78-го года:
«Мне казалось, что война спишет все. Я просто выполняла свою работу, за которую мне платили. Приходилось расстреливать не только партизан, но и членов их семей, женщин, подростков. Об этом я старалась не вспоминать. Хотя обстоятельства одной казни помню — перед расстрелом парень, приговоренный к смерти, крикнул мне:
«Больше не увидимся, прощай, сестра!..»
Ей потрясающе везло. Летом 43-го, когда начались бои за освобождение Брянщины, у Тони и нескольких местных проституток обнаружилась венерическая болезнь. Немцы приказали им лечиться, отправив их в госпиталь в свой далекий тыл. Когда в село Локоть вошли советские войска, отправляя на виселицы предателей Родины и бывших полицаев, от злодеяний Тоньки-пулеметчицы остались одни только страшные легенды.
Из вещей материальных — наспех присыпанные кости в братских могилах на безымянном поле, где, по самым скромным подсчетам, покоились останки полутора тысяч человек. Удалось восстановить паспортные данные лишь около двухсот человек, расстрелянных Тоней. Смерть этих людей и легла в основу заочного обвинения Антонины Макаровны Макаровой, 1921 года рождения, предположительно жительницы Москвы. Больше о ней не знали ничего…
«Розыскное дело Антонины Макаровой наши сотрудники вели тридцать с лишним лет, передавая его друг другу по наследству, — рассказал майор КГБ Петр Николаевич Головачев, занимавшийся в 70-е годы розыском Антонины Макаровой. — Периодически оно попадало в архив, потом, когда мы ловили и допрашивали очередного предателя Родины, оно опять всплывало на поверхность. Не могла же Тонька исчезнуть без следа?! Это сейчас можно обвинять органы в некомпетентности и безграмотности. Но работа шла ювелирная. За послевоенные годы сотрудники КГБ тайно и аккуратно проверили всех женщин Советского Союза, носивших это имя, отчество и фамилию и подходивших по возрасту, — таких Тонек Макаровых нашлось в СССР около 250 человек. Но — бесполезно. Настоящая Тонька-пулеметчица как в воду канула…»
«Вы Тоньку слишком не ругайте, — попросил Головачев. — Знаете, мне ее даже жаль. Это все война, проклятая, виновата, она ее сломала… У нее не было выбора — она могла остаться человеком и сама тогда оказалась бы в числе расстрелянных. Но предпочла жить, став палачом. А ведь ей было в 41-м году всего 20 лет».
Но просто взять и забыть о ней было нельзя.
«Слишком страшные были ее преступления, — говорит Головачев. — Это просто в голове не укладывалось, сколько жизней она унесла. Нескольким людям удалось спастись, они проходили главными свидетелями по делу. И вот, когда мы их допрашивали, они говорили о том, что Тонька до сих пор приходит к ним во снах. Молодая, с пулеметом, смотрит пристально — и не отводит глаза. Они были убеждены, что девушка-палач жива, и просили обязательно ее найти, чтобы прекратить эти ночные кошмары. Мы понимали, что она могла давно выйти замуж и поменять паспорт, поэтому досконально изучили жизненный путь всех ее возможных родственников по фамилии Макаровы…»
Однако никто из следователей не догадывался, что начинать искать Антонину нужно было не с Макаровых, а с Парфеновых. Да, именно случайная ошибка деревенской учительницы Тони в первом классе, записавшей ее отчество как фамилию, и позволила «пулеметчице» ускользать от возмездия столько лет. Ее настоящие родные, разумеется, никогда не попадали в круг интересов следствия по этому делу.
Но в 76-м году один из московских чиновников по фамилии Парфенов собирался за границу. Заполняя анкету на загранпаспорт, он честно перечислил списком имена и фамилии своих родных братьев и сестер, семья была большая, целых пять человек детей. Все они были Парфеновы, и только одна почему-то Антонина Макаровна Макарова, с 45-го года по мужу Гинзбург, живущая ныне в Белоруссии. Мужчину вызвали в ОВИР для дополнительных объяснений. На судьбоносной встрече присутствовали, естественно, и люди из КГБ в штатском.
«Мы ужасно боялись поставить под удар репутацию уважаемой всеми женщины, фронтовички, прекрасной матери и жены, — вспоминает Головачев. — Поэтому в белорусский Лепель наши сотрудники ездили тайно, целый год наблюдали за Антониной Гинзбург, привозили туда по одному выживших свидетелей, бывшего карателя, одного из ее любовников, для опознания. Только когда все до единого сказали одно и то же — это она, Тонька-пулеметчица, мы узнали ее по приметной складке на лбу, — сомнения отпали».
Муж Антонины, Виктор Гинзбург, ветеран войны и труда, после ее неожиданного ареста обещал пожаловаться в ООН.
«Мы не признались ему, в чем обвиняют ту, с которой он прожил счастливо целую жизнь. Боялись, что мужик этого просто не переживет», — говорили следователи.
Виктор Гинзбург закидывал жалобами различные организации, уверяя, что очень любит свою жену, и даже если она совершила какое-нибудь преступление — например, денежную растрату, — он все ей простит. А еще он рассказывал про то, как раненым мальчишкой в апреле 45-го лежал в госпитале под Кенигсбергом, и вдруг в палату вошла она, новенькая медсестричка Тонечка. Невинная, чистая, как будто и не на войне, — и он влюбился в нее с первого взгляда, а через несколько дней они расписались.
Антонина взяла фамилию супруга, и после демобилизации поехала вместе с ним в забытый богом и людьми белорусский Лепель, а не в Москву, откуда ее и призвали когда-то на фронт. Когда старику сказали правду, он поседел за одну ночь. И больше жалоб никаких не писал.
«Арестованная мужу из СИЗО не передала ни строчки. И двум дочерям, которых родила после войны, кстати, тоже ничего не написала и свидания с ним не попросила, — рассказывает следователь Леонид Савоськин. — Когда с нашей обвиняемой удалось найти контакт, она начала обо всем рассказывать. О том, как спаслась, бежав из немецкого госпиталя и попав в наше окружение, выправила себе чужие ветеранские документы, по которым начала жить. Она ничего не скрывала, но это и было самым страшным.
Создавалось ощущение, что она искренне недопонимает: за что ее посадили, что ТАКОГО ужасного она совершила? У нее как будто в голове блок какой-то с войны стоял, чтобы самой с ума, наверное, не сойти. Она все помнила, каждый свой расстрел, но ни о чем не сожалела. Мне она показалась очень жестокой женщиной. Я не знаю, какой она была в молодости. И что заставило ее совершать эти преступления. Желание выжить? Минутное помрачение? Ужасы войны? В любом случае это ее не оправдывает. Она погубила не только чужих людей, но и свою собственную семью. Она просто уничтожила их своим разоблачением. Психическая экспертиза показала, что Антонина Макаровна Макарова вменяема».
Следователи очень боялись каких-то эксцессов со стороны обвиняемой: прежде бывали случаи, когда бывшие полицаи, здоровые мужики, вспомнив былые преступления, кончали с собой прямо в камере. Постаревшая Тоня приступами раскаяния не страдала.
«Невозможно постоянно бояться, — говорила она. — Первые десять лет я ждала стука в дверь, а потом успокоилась. Нет таких грехов, чтобы всю жизнь человека мучили».
Во время следственного эксперимента ее отвезли в Локоть, на то самое поле, где она вела расстрелы. Деревенские жители плевали ей вслед как ожившему призраку, а Антонина лишь недоуменно косилась на них, скрупулезно объясняя, как, где, кого и чем убивала… Для нее это было далекое прошлое, другая жизнь.
«Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она по вечерам, сидя в камере, своим тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Я думаю, что мне года три условно дадут. За что больше-то? Потом надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая…»
Антонину Макарову-Гинзбург расстреляли в шесть часов утра 11 августа 1978 года, почти сразу после вынесения смертного приговора. Решение суда стало неожиданностью для подсудимой. Все прошения 55-летней Антонины Макаровой-Гинзбург о помиловании в Москве были отклонены.
В Советском Союзе это было последнее крупное дело об изменниках Родины в годы Великой Отечественной войны, и единственное, в котором фигурировала женщина-каратель. Никогда позже женщин в СССР по приговору суда не казнили.источни
Пресловутая Тонька-пулеметчица. Биография, ее фото интересуют очень многих. Слишком уж страшно и невероятно то, что она натворила. А судьба Антонины – просто остросюжетный триллер.
Детские годы и тайна фамилии
Родилась Тоня в двадцать первом году в деревне Малая Волковка, что в Смоленской обл. Росла застенчивой и робкой. Из-за этих качеств не смогла в ответ на вопрос учительницы назвать фамилию, когда пришла в первый класс. Дети кричали: «Она Макарова, Макарова…». Так звали отца девчонки. А фамилия ее была Парфенова. Но учительница поняла все по-своему, и записала девочку как Макарову. По каким-то причинам эта фамилия попала в документы Тони.
Военное преступление
После школы Макарова поехала поступать в Москву. Но тут как раз началась война, и девушка добровольно ушла на фронт. Прошла курсы пулеметчиц и медсестер.
Вскоре попала в Вяземский котел. Долго скиталась по окруженным фашистами лесам с одним из боевых товарищей. А затем и вовсе осталась одна.
Приблудившись в деревню Локоть на Брянщине, где уже хозяйничали немцы, Тоня там и осталась. Ей удалось втереться в доверие к оккупантам, которым она оказывала услуги интимного характера. Однажды, пьяную вусмерть, девушку немцы вывели на улицу, поставили за пулемет и приказали стрелять по людям. Это были местные жители: женщины, старики, подростки, маленькие дети. Так стала Антонина Макарова Тонькой-пулеметчицей (биография, фото женщины-палача всплыли лишь много лет спустя).
Фашистам понравилась их идея. Они стали вызывать Антонину регулярно. И она не отказывалась. Ежедневно приходила расстреливать невинных людей. Раненных добивала из пистолета. За свою «работу» даже получала деньги. Из 1500 приговоренных выжить удалось лишь нескольким детям. Они чудом спаслись и сбежали.
Антонина-оборотень
Когда Брянскую область освободили, Антонина не бежала вместе с фашистами. Ей удалось снова втереться в доверие – теперь уже к нашим. Стала работать в больнице, там познакомилась с будущим супругом – белорусом по фамилии Гинзбург. Молодые поженились и уехали на вотчину мужа в городок Лепель. Так «родилась» Антонина Гинзбург.
Долгие тридцать лет ей удавалось выдавать себя за ветерана ВОВ. Она родила двоих дочерей, прилежно трудилась на швейной фабрике. Ни родные, ни знакомые даже представить не могли, кто скрывается за маской приличной женщины, уважаемого ветерана.
А тем временем КГБ вело расследование страшных деяний немцев в деревне Локоть. Как бы ни старалась засекретить Тонька-пулеметчица биографию, фото жертв с места преступления всплыли и стали достоянием органов. Сотрудники очень долго не могли выйти на след убийцы. Мешала путаница с фамилиями. Ведь Антонины Макаровой из Малой Волковки в природе не существовало. Была Парфенова…
Лишь счастливая случайность помогла распутать головоломку. «Оборотня» рассекретили и арестовали. Свидетели опознали ее. Двадцатого ноября 78 г. суд приговорил А. Макарову к высшей мере. На рассвете одиннадцатого августа 79 г. ее расстреляли.
Так завершился путь женщины, которая в угоду врагу, лишила жизни полторы тысячи своих земляков. Кровь невинных жертв на ее руках не мешала Антонине строить свое счастье. Но конец ее оказался бесславным. И имя теперь проклято миллионами.
После окончания Великой Отечественной войны советские власти запускают карательные операции и поиски преступников-коллаборационистов. Страна содрогается от публичных казней, одной из самых известных стала казнь у Ленинградского кинотеатра «Гигант». Эти процессы снимают на пленки и показывают в кинохрониках. На предателей начинается самая настоящая охота и расследования. Одной из таких преступниц, которую долго не удавалось поймать и уличить в преступлениях, оказалась единственная женщина - палач Тонька-пулеметчица.
Локотская республика
Локоть Брянской области был захвачен нацистами. На его базе Рейхсфюрер СС Гиммлер приказал создать республику под управлением местного населения. Такая организация должна была показать местным, без коммунистов. Автономная стала местом, где крестьянам позволялось работать на собственной земле. Но не все жители поддержали новый порядок, некоторые отправились в леса, чтобы продолжать которая в Брянской области была достаточно активной.
Бронислав Каминский - бывший технолог местного спиртзавода стал новым бургомистром республики. Немецкие генералы оказали ему высочайшее доверие и позволили ему строить новое будущее.
В республике была разрешена частная торговля, и в пользу новых властей забирался только небольшой налог. На этом фоне происходили постоянные партизанские бои, в результате которых новое руководство брало в плен партизан и других подозрительных. Массовое уничтожение несогласных было в порядке вещей и происходило регулярно.
Среди казненных вполне могла оказаться и Тоня Макарова, но она решила выжить любой ценой, которая оказалась слишком высокой. Каминский лично предложил ей выполнять работу палача нового режима. Девятнадцатилетняя девушка согласилась. Она могла уйти в леса к партизанам, но стала служить новым властям. Она ухватилась за возможность спасти свою жизнь.
Ей поручили исполнять смертные приговоры и выдали пулемет, а перед этим она приняла присягу на верность Германии.
Женщина-палач
У местного населения не было проблем ни с одеждой, ни с едой. Немцы бесперебойно снабжали область товарами первой необходимости.
Тоне выделили комнату при местном конезаводе и назначили зарплату в 30 марок. После долгих скитаний по лесам, после Вяземского котла, девушке казалось, что предложение Каминского не худший вариант. По тем меркам она жила в роскоши. У нее было абсолютно все. Но когда дело дошло до расстрелов, пути назад уже не было.
И когда Тоня уже поверила, что ей улыбнулась удача, между ней и заключенными поставили пулемет. Несмотря на то что она была пьяная, хорошо запомнила этот день. Миловать обреченных никто не собирался, а Тоня Макарова забыла обо всех сомнениях.
На каждой казни она расстреливала из пулемета «Максим» около 30 заключенных. Именно столько помещалось в стойло бывшего конезавода Михаила Романова. За два года по официальным данным девушка убила около 1500 тысячи пленных. В эту категорию попадали партизаны, евреи и лица, заподозренные в связях с партизанами, и их семьи.
Новая жизнь
Разгульная жизнь и проституция в увеселительном заведении привели к венерической болезни. И Антонину отправили в Германию на лечение. Но из госпиталя ей удалось сбежать, сделав себе новые документы, она устроилась работать в военный госпиталь. Там она и встретила будущего мужа. Им стал белорусский солдат, который пребывал в госпитале после ранения - Виктор Гинзбург. Биография будущей жены ему была не известна.
Через неделю пара расписалась, девушка взяла фамилию мужа, что помогло ей еще больше затеряться и скрыться от правосудия.
За время работы в госпитале она заслужила хорошую репутацию фронтовички, и Виктор Гинзбург, муж Макаровой, не мог поверить в то, что его любимая жена причастна к таким преступлениям.
Семья
Виктор Гинзбург, биография которого практически неизвестна, был уроженцем маленького белорусского города, именно здесь семья начала новую жизнь.
После окончания войны семья отправилась в Лепель, где Антонина устроилась работать на швейную фабрику. Семья женщины - Виктор Гинзбург, муж Макаровой, их дети - прожили в этом городе 30 лет и зарекомендовали себя как образцовое семейство. Она была на хорошем счету у руководства фабрики и никогда не вызывала никаких подозрений. Из воспоминаний современников, все характеризовали семью Гинзбургов как образцово-показательную.
Арест
Органы госбезопасности в отношении Антонины Макаровой заочно возбудили уголовное дело, но выйти на ее след никак не могли. Дело несколько раз передавали в архив, но не закрывали, уж слишком страшные преступления она совершила. Ни Виктор Гинзбург, ни ее ближайшее окружение даже не догадывались о причастности женщины к жестоким убийствам.
Следователи не признавались семье, почему арестовали женщину, поэтому Виктор Гинзбург, муж Тоньки-пулеметчицы, ветеран войны и труда, после неожиданного ареста жены грозился пожаловаться в ООН. Несмотря на то что следы потерялись, выжившие свидетели указали на преступницу без сомнений.
Виктор Гинзбург писал жалобы в разные организации, уверяя, что очень любит свою жену и готов простить ей все преступления. Но не знал, насколько все серьезно.
Когда Виктор Гинзбург, муж Макаровой, узнал страшную правду, мужчина поседел за одну ночь.
Фамилия
В биографии Антонины Макаровой есть некоторые неясности. Приблизительно она родилась в начале 20-х годов в Москве. Мать ее была уроженкой Сычевского После окончания седьмого класса Антонина жила в Москве у родной тетки.
Что касается ее фамилии, то многодетная семья носила фамилию Панфиловых, отчество - Макаровна/Макарович. Но в школе девочку записали Макаровой, то ли по случайности, то ли из-за невнимательности. Эта фамилия перешла в паспорт девушки.
Наконец, Антонину приговорили к смертной казни, а Виктор Гинзбруг, муж Макаровой, вместе с двумя дочерьми выехал из города в неизвестном направлении. Судьба их до сих пор неизвестна.